Вечеринка в саду [сборник litres] - Кэтрин Мэнсфилд
– Ох, – вырвалось у бедной Джозефин, – не стоило нам этого делать, Кон!
И Констанция, бледная, как лимон, на фоне всей этой черноты, произнесла испуганным шепотом:
– Делать что, Джаг?
– Позволить им по-похоронить отца вот так, – ответила Джозефин и разрыдалась в свой новый, странно пахнущий траурный платок.
– Но что нам еще оставалось? – с удивлением спросила Констанция. – Мы же не могли оставить его у себя, Джаг, мы не могли оставить его непогребенным. Во всяком случае, не в такого размера квартире.
Джозефин высморкалась: в кэбе было ужасно душно.
– Не знаю, – уныло ответила она. – Это все так ужасно. Мне кажется, мы должны были попытаться, хотя бы на какое-то время. Чтобы окончательно убедиться. Одно могу сказать точно, – и слезы снова полились ручьем, – отец никогда нам этого не простит, никогда!
VI
Отец никогда бы их не простил. Именно это чувство охватило их два дня спустя с новой силой, едва они вошли в его кабинет, чтобы разобрать вещи. Они обсуждали это вполне спокойно. Это даже значилось в списке дел Джозефин: «Перебрать вещи отца и решить, что с ними делать». Но одно дело – записать, другое – сказать вот так сразу после завтрака:
– Ну что, ты готова, Кон?
– Да, Джаг, как только ты будешь готова.
– Тогда, я думаю, нам лучше побыстрей разделаться с этим.
В коридоре было темно. На протяжении многих лет царило правило – ни в коем случае не беспокоить отца по утрам, что бы ни случилось. А теперь они собирались открыть дверь, даже не постучав… От одной только мысли об этом у Констанции округлились глаза, а у Джозефин задрожали колени.
– Иди ты первая, – задыхаясь, выдавила она из себя, подталкивая вперед Констанцию.
Но, как всегда в таких случаях, Констанция сказала:
– Нет уж, Джаг, это нечестно. Ты ведь старше.
Джозефин собиралась было возразить словами, которые раньше не произнесла бы ни за что на свете, потому что это был убийственный довод: «Зато ты выше», как вдруг они заметили, что дверь в кухню открыта и там стоит Кейт…
– Заклинило, – сказала Джозефин, взявшись за ручку двери и изо всех сил пытаясь ее открыть. Как будто Кейт можно было обмануть!
Ничего не поделаешь. Такой уж была эта девушка… Дверь за ними захлопнулась, но… они находились вовсе не в комнате отца. Возможно, они по ошибке прошли сквозь стену в чужую квартиру? Была ли вообще эта дверь? Они были слишком напуганы, чтобы осмотреться. Джозефин знала, что если дверь и существует, то она плотно закрыта; Констанции казалось, что у двери нет ручки, как у тех, что во сне. Возможно, что холод нагонял такой ужас. И эта белизна, откуда она тут взялась? Все здесь было чем-то прикрыто. Жалюзи опущены, на зеркале висела тряпка, кровать укрывала простыня, а в каминной топке лежал огромный веер белоснежной бумаги. Констанция робко протянула руку; она была готова поймать снежинку. Джозефин почувствовала странное покалывание в носу, как будто от мороза. Затем по булыжникам внизу прогрохотала повозка, и тишина рассыпалась на мелкие кусочки.
– Лучше поднять жалюзи, – набравшись смелости, произнесла наконец Джозефин.
– Да, неплохая идея, – прошептала Констанция.
Лишь только они прикоснулись к жалюзи, как оно взлетело вверх вместе с цепочкой, которая намоталась на прут управления, а маленькая кисточка затрепетала, словно пытаясь высвободиться. Констанция не могла этого вынести.
– Как думаешь… как думаешь, может, отложить это на другой день? – негромко предложила она.
– С чего бы это? – огрызнулась Джозефин. Она, как обычно, почувствовала себя гораздо лучше, убедившись, что Констанция пребывает в ужасе. – Нам необходимо это сделать. И хорошо бы ты не шептала, Кон.
– Я не заметила, что шепчу, – снова прошептала Констанция.
– И почему ты все время пялишься на кровать? – спросила Джозефин, почти демонстративно повысив голос. – Там ничего нет.
– О Джаг, не говори так! – сказала бедная Конни. – По крайней мере, не так громко.
Джозефин почувствовала, что переборщила. Она резко развернулась к комоду, протянула было руку, но тут же отдернула ее.
– Конни! – задыхаясь, произнесла она, развернулась и прислонилась спиной к комоду.
– О Джаг, что там?
Не говоря ни слова, Джозефин смотрела перед собой застывшим взглядом. Ее охватило странное чувство, будто бы она только что избежала чего-то ужасного. Но как она могла объяснить Констанции, что отец находится в комоде? Он лежал в верхнем ящичке с носовыми платками и галстуками, или в следующем – с рубашками и пижамами, или в самом нижнем – с костюмами. Он наблюдал оттуда, спрятавшись, был прямо за ручкой, готовый вот-вот выпрыгнуть.
Как в старые добрые времена, она состроила смешную укоризненную гримасу, прежде чем расплакаться.
– Не могу открыть, – едва не разрыдавшись, произнесла она.
– Ну и не надо, Джаг, – в шепоте Констанции звучала уверенность. – Лучше этого не делать. Давай не будем ничего открывать. Во всяком случае, не в ближайшее время.
– Но… но это кажется такой слабостью. – Джозефин наконец расплакалась.
– Почему бы нам хоть раз не проявить слабость, Джаг? – возразила Констанция, переходя на решительный тон, но не прекращая шептать. – Если это вообще слабость. – Ее робкий взгляд переметнулся с запертого письменного стола – такого безопасного – на огромный сверкающий шкаф, и она странно задышала, часто и тяжело. – Почему бы нам не проявить слабость хоть один раз в жизни, Джаг? У нас есть на это вполне веские причины. Давай будем слабыми – слабыми, Джаг. Быть слабой гораздо приятнее, чем сильной.
И тут она совершила один из тех удивительно смелых поступков, которые совершала до этого, может быть, дважды в жизни: направилась к шкафу, повернула ключ и вытащила его из замка. Она протянула ключ Джозефин, улыбаясь так, что было ясно – она понимает, что делает, сознательно идет на риск, зная, что отец находится там, среди своих шинелей.
Если бы огромный шкаф накренился вперед и обрушился на Констанцию, это нисколько не удивило бы Джозефин. Напротив, она сочла бы это единственным возможным ходом событий. Но ничего подобного не произошло. В комнате стало еще тише, и на плечи и колени Джозефин посыпались крупные хлопья холодного воздуха. Ее охватила дрожь.
– Пойдем, Джаг, – сказала Констанция, по-прежнему улыбаясь той ужасающе бездушной улыбкой, и Джозефин последовала за ней, как и в тот раз, когда Констанция столкнула Бенни в пруд.
VII
Оказавшись в столовой, они ощутили весь груз напряжения. Сели, охваченные дрожью, и уставились друг на друга.
– Мне нужно что-нибудь выпить, – сказала Джозефин. – Думаешь, мы сможем попросить у Кейт две чашки горячей воды?
– Не вижу причин, почему бы и нет, – осторожно ответила Констанция. Она уже пришла в себя. – Я не буду звонить. Лучше зайду в кухню и попрошу.
– Да, ты права, – сказала Джозефин, опускаясь на стул. – Попроси только две чашки, Кон, и больше ничего, но на подносе.
– Даже без кувшина, правильно? – спросила Констанция, как будто бы Кейт стала возражать, если бы ей пришлось нести кувшин.
– Конечно без! В нем нет совершенно никакой надобности. Она может налить прямо из чайника, – воскликнула Джозефин, веря, что это действительно сэкономит усилия.
Замерзшие губы дрожали на зеленоватых каемках чашек. Джозефина обхватила свою чашку маленькими покрасневшими ручками, Констанция дула на струйки пара, заставляя их колыхаться из стороны в сторону.
– Кстати о Бенни, – начала Джозефин.
И хотя прежде его имя не упоминалось, Констанция сделала вид, будто это было не так.
– Он, конечно, будет ждать, что мы пошлем ему что-нибудь из отцовских вещей. Но откуда нам знать, что можно отправить на Цейлон?
– Ты имеешь в виду, что вещи могут потеряться при доставке? – пробормотала Констанция.
– Обязательно потеряются, – резко ответила Джозефин. – Ты же отлично знаешь: там нет почты. Только разносчики.
Обе замолчали, чтобы представить себе смуглого мужчину в белых льняных штанах, который бежит сломя голову по невзрачным полям с большой посылкой в оберточной бумаге в руках. Чернокожий человек Джозефин был небольшого роста; на бегу он сверкал, как муравей. Но в высоком худощавом юноше Констанции было что-то незаметное глазу и неутомимое, и это делало
